Небо повсюду - Страница 65

Глава 38

(Записано в дневнике Ленни)

День до свадьбы дядюшки Бига мы с бабушкой проводим на кухне. Все окна и двери раскрыты нараспашку, и мы слышим шум реки, вдыхаем аромат роз, греемся в волнах летнего жара. Щебечем на кухне, как воробьи.

Так мы проводили время и перед предыдущими свадьбами, только теперь впервые с нами нет Бейли. И странное дело: с самого дня ее смерти я не чувствовала ее присутствия яснее, чем сейчас, на кухне с бабулей. Я раскатываю тесто, она запускает пальцы в муку и стряхивает мне на лицо. Когда мы с бабушкой прихлебываем чай, опершись на столешницу, она влетает на кухню и наливает себе чашку. Она сидит на каждом стуле, вбегает в двери и выбегает наружу, юркает между мной и бабулей, что-то негромко напевая, и макает пальцы в тесто. Она во всех моих мыслях, в каждом моем слове. И я разрешаю ей там остаться. Пусть завораживает меня, пусть чарует, пока я раскатываю тесто, произношу слова, пока мы печем и печем (в итоге мы уговорили Джо не взрывать свадебный торт), обсуждая всякую чепуху вроде того, что бабуля наденет на праздник. Выбор наряда чрезвычайно ее заботит.

– Может, надеть для разнообразия брюки?

Земля только что сошла со своей оси. У бабули на каждый случай припасено платье в цветочек. Я никогда не видела ее ни в чем другом.

– И может, мне волосы выпрямить?

А теперь Земля не только сошла с оси, но и несется на всех парах к другой галактике. Представьте себе горгону Медузу с феном. Бабуля никогда не сможет выпрямить волосы (как и любой из клана Уокеров), сколько бы времени ни провела за этим занятием.

– Что вообще с тобой такое?

– А что? Я просто хочу хорошо выглядеть. Это разве преступление? Я еще, знаешь ли, не утратила сексапильности.

Бабуля что, только что сказала слово «сексапильность»?

– Просто был засушливый сезон, вот и все, – бормочет она себе под нос.

Я поворачиваюсь. Бабушка посыпает сахаром клубнику с малиной; лицо у нее такое же пунцовое, как и ягоды.

– О боже, бабуля! Ты что, втюрилась?

– Нет, конечно!

– Врешь. По глазам вижу.

Она разражается своим диким кудахтающим смехом:

– Вру! Ну а ты чего хотела? Ты тут слюнями исходишь по Джо, а теперь еще и Биг с Дороти… Может, я и подхватила вашу заразу. Любовь – заразная болезнь, это всем известно, Горошинка. – Она широко улыбается.

– И кто же он? Вы познакомились тогда, в салуне?

Тогда она единственный раз вышла в люди. А по Интернету бабуля не знакомится. Ну, я, по крайней мере, так думаю.

Я упираю руки в бока:

– Если ты не расскажешь сама, я пойду к Марии. Ей известны все кловерские сплетни.

– Пощади, Горошинка! – пищит бабушка.

Мы еще много часов посвящаем пирогам, тортам и пирожным, но, как я ни допытываюсь, бабушка, загадочно улыбаясь, по-прежнему молчит.

Когда мы наконец заканчиваем, я беру рюкзак (приготовила заранее) и иду на кладбище. Дойдя до тропинки, я пускаюсь бегом. Солнце пятнами пробивается сквозь листву, и я бегу через свет и тень, через тень и свет, через полыхающее бесцеремонное солнце и призрачную печальную тьму, и снова на солнце, и опять в тень, от одного к другому, и через участки, где они сливаются воедино в изумрудно-зеленом лиственном сне. Я бегу и бегу, и ткань смерти, что так плотно обвивала меня многие месяцы, начинает понемногу разматываться и спадать. Я бегу, быстрая и свободная, застыв во мгновении тайного пронзительного счастья. Ноги мои едва касаются земли, и я лечу от секунды к секунде, минуте, часу, дню, неделе, году моей жизни.

Я выбегаю из леса на дорогу к кладбищу. Горячее летнее солнце лениво разливается на мир, сочится через деревья, отбрасывающие длинные тени. Стоит теплый день, и воздух напоен густыми ароматами сосны и эвкалипта. Я иду по тропинке, петляющей между могил, и слушаю гул водопадов. Помню, что для меня было очень важно похоронить Бейли там, где она сможет видеть и слышать реку, чувствовать ее запах.

Кроме меня, никого нет на этом маленьком кладбище на холме. Я этому рада. Кладу рюкзак на землю и усаживаюсь рядом с могильным камнем, прислоняюсь к нему головой и обвиваю руками, точно играю на виолончели. Камень такой теплый! Мы выбрали его, потому что в нем была маленькая ниша, что-то вроде мощевика, с металлической дверцей, на которой изображена птичка. Чуть выше выбиты слова. Я пробегаю пальцами по имени моей сестры, по ее девятнадцати годам, а потом по словам, которые я несколько месяцев назад написала на листке бумаги и отдала бабуле в похоронном бюро: Цвет необычайности.

Я беру в руки рюкзак и вынимаю маленькую записную книжку. Я скопировала туда все письма, которые бабушка написала маме за шестнадцать лет. Я хочу, чтобы они были у Бейли. Я хочу, чтобы она знала: не будет никогда историй, в которых у нее не было бы роли. Что она повсюду, как небеса. Я открываю дверцу и кладу блокнот в нишу. Слышу какой-то скрежещущий звук. Я засовываю руку внутрь и достаю кольцо. У меня внутри все обрывается. Какое восхитительное украшение! Оранжевый топаз размером с желудь. Как же оно подходит Бейли! Наверное, Тоби сделал его на заказ. Я держу кольцо на ладони, и меня пронзает мысль о том, что она никогда не видела его. Наверное, Тоби решил дождаться, когда они сразу скажут нам и о свадьбе, и о ребенке. О, как бы хвасталась этим кольцом Бейли! Я кладу его на камень, и топаз, поймав солнечный луч, освещает янтарными отблесками слова на надгробии.

Я пытаюсь не пустить бескрайнюю скорбь в сердце, но не могу. Как же сложно не горевать о потерянном, а восхищаться тем, что было.