– Ты что, только что дважды пошутил?
– Ну, я все-таки не совсем безнадежный чурбан, знаешь ли.
– Наверное, нет. Ведь должна же быть какая-то причина, по которой моя сестра хотела провести с тобой всю жизнь!
И вот так запросто все встает на свои места.
– Ну что, взбодримся поездкой на кладбище?
– Три шутки. Поверить не могу!
Впрочем, Тоби наверняка исчерпал годовой запас шуток. Дальше мы едем в тишине. Нервно звенящей тишине. Во всяком случае, для меня она звенит: я ужасно переживаю. Сама не знаю почему. Не знаю, чего я так боюсь. Пытаюсь убедить себя, что это всего лишь клочок земли с роскошными статными деревьями и видом на водопады. Всего лишь место, где тело моей прекрасной сестры лежит в ящике и разлагается в своем черном сексуальном платье и сандалиях. Ох! Нет, я просто не могу. Все, о чем я не позволяла себе думать, наводняет мой мозг. Легкие, в которых не осталось воздуха. Помада на ее неподвижных губах. Серебряный браслет – подарок Тоби – на запястье, где не нащупаешь пульс. Пирсинг в пупке. Волосы и ногти, растущие во тьме. Ее тело, в котором больше нет мыслей. Больше нет времени. Больше нет жизни. Нависающие над ней полтора метра земли. Я вспоминаю о том, как на кухне зазвонил телефон, о том, с каким глухим стуком бабушка упала на пол, о том, каким нечеловеческим голосом она завопила – и крик этот проник в нашу комнату.
Я смотрю на Тоби. Он, судя по виду, совсем не волнуется. Меня осеняет:
– Ты уже приходил туда?
– Конечно. Почти каждый день.
– Правда?
Теперь и до него доходит; он поворачивается ко мне:
– А ты что, нет?
– Нет. – Я смотрю в окно. Я ужасная сестра. Хорошие сестры приходят на кладбище несмотря на любые мрачные мысли.
– Бабуля приходит, – говорит он. – Она посадила там несколько розовых кустов и кое-какие цветы. В администрации ей сказали, что все это надо убрать, но каждый раз, когда они выкорчевывали ее растения, она сажала еще больше. И они сдались.
Поверить не могу, что все ходят на могилу Бейли. Все, кроме меня. И от этого я чувствую себя брошенной.
– А Биг?
– Я часто нахожу там окурки от его косяков. Мы пару раз посидели у ее могилы вместе.
Он изучает мое лицо целую вечность.
– Не волнуйся, Ленни. Будет проще, чем ты думаешь. Я в первый раз тоже ужасно боялся.
Мне приходит в голову одна мысль.
– Тоби, – нерешительно говорю я, собираясь с духом. – Ты, наверное, привык быть единственным ребенком… – Голос у меня слегка дрожит. – Но для меня это в новинку. – Я выглядываю в окно. – Может, мы…
Я слишком смутилась и не могу закончить фразу, но он знает, что я хотела сказать. Заезжая на крошечную парковку, Тоби произносит:
– Всегда мечтал о сестре.
– Отлично.
Я чувствую невероятное облегчение. Нагибаюсь через сиденье и чмокаю его в щеку самым несексуальным образом.
– Ну давай, Тоби. Пойдем попросим у нее прощения.
(Написано на листке бумаге, найденном в стопке книг, секция Б, Кловерская общественная библиотека)
У меня есть план. Я напишу Джо стихотворение. Но сначала – главное.
Я захожу в музыкальную комнату. Рейчел уже там. Распаковывает свой кларнет. Ну вот, время пришло. У меня так вспотели ладони, что я боюсь выронить футляр. Я пересекаю комнату и встаю рядом с Рейчел.
– О, да это же Джон Леннон, – говорит она, не поднимая головы.
Ну и нахальство: тыкать мне в лицо прозвищем, которое дал мне Джо! Ну, тем лучше. От ярости я становлюсь спокойнее.
– Я буду пробоваться на первого кларнетиста, – заявляю я, и мой мозг аплодирует мне стоя.
Никогда еще собственные слова не приносили мне такой радости. Даже если Рейчел их и не расслышала. Она все еще занята сборкой инструмента, будто звонок не звенел, будто не было знака начинать.
Я уже собираюсь повторить, но она говорит:
– Ленни, успокойся. – Она так произносит мое имя, словно выплевывает его на пол. – Он совсем зациклился на тебе. Кто бы мне объяснил – почему?
Разве может быть минута прекраснее этой?
– Он тут ни при чем, – объясняю я, пытаясь сохранять невозмутимость. И я совершенно не лгу. Но и она тут тоже ни при чем, хотя об этом я умалчиваю. Дело только во мне и моем кларнете.
– Ну да, конечно. Ты увидела нас вместе и решила отомстить.
– Нет. – Меня изумляет решимость в собственном голосе. – Я хочу играть соло, Рейчел.
Она ставит кларнет на подставку и смотрит на меня.
Я продолжаю:
– И я опять буду заниматься с Маргарет. – Это я решила по пути на репетицию. Теперь Рейчел не отрывает от меня шокированного взгляда. – И я собираюсь на государственный конкурс.
А вот это новость и для меня тоже.
Мы таращимся друг на друга. Мне интересно, а вдруг она с самого начала знала, что я тогда нарочно завалила прослушивание. Может, поэтому она так отвратительно вела себя со мной? Думала, запугает меня и я не осмелюсь бросить ей вызов. Может, Рейчел считает, что это единственный способ сохранить за собой место?
Она кусает губы:
– А может, поделим сольные партии пополам? Тогда ты сможешь…
Я качаю головой. Мне ее почти жаль. Почти.
– Давай дождемся сентября, – говорю я. – А там победит сильнейший.
Покидая музыкальную комнату, я не только держу задницу по ветру, я и сама словно несусь на крыльях ветра прочь из школы и домой через лес – писать стихотворение для Джо. Рядом со мной – шаг в шаг, дыхание в дыхание – бежит невыносимое осознание, что у меня есть будущее, а у Бейли нет.