Но чтобы он с ЭТОЙ СУЧКОЙ РЕЙЧЕЛ?
Не кипятись, говорю я себе, подумай разумно. Сколько у нее есть безобидных, совершенно не романтичных причин звонить ему. Но я не могу придумать ни одной, хотя стараюсь так усердно, что не слышу гула грузовика, когда он паркуется у дома. А вот хлопанье двери я слышу. Я встаю, выглядываю из-за плотной завесы ветвей и чуть не падаю в обморок: на крыльце стоит Тоби. Это еще что за хрень? Он медлит, не решаясь нажать звонок, глубоко вдыхает и жмет на кнопку. Ждет. Звонит снова. Делает шаг назад, смотрит в сторону гостиной, откуда доносятся раскаты музыки. Стучит в дверь. Музыка замирает, сердце мое колотится в пятках, дверь открывается, и я слышу голос Тоби: «Джо дома?»
Блин.
Из гостиной доносится голос Джо:
– Что тут непонятного? Я не хотел говорить с ним вчера и не хочу говорить сегодня.
Маркус возвращается к нему в комнату:
– Да поговори ты с ним, и все.
– Нет.
Но, судя по всему, Джо все-таки пошел к двери, потому что я слышу приглушенные голоса, вижу, как двигаются губы Тоби, хотя слов разобрать не могу.
Я совсем не думала этого делать. Так случилось. Просто в моей голове опять заела мантра про историю и лошадь, и я почему-то решила – будь что будет, я больше не хочу прятаться в дереве. Собрав волю в кулак, я раздвигаю ветви.
И первым делом замечаю небо: такая бескрайняя синева, такие пронзительно-белые облака, что я в восторге от того, что у меня есть глаза. Что плохого может случиться под этим небом, думаю я, переходя лужайку и пытаясь не шататься на шпильках. Родители-пантеры скрылись из виду: возможно, они решили шипеть в сарае. Тоби оборачивается, видимо, расслышав мои шаги.
– Ленни?!
Дверь открывается, и из нее кубарем вываливаются все трое Фонтейнов.
Первым заговаривает Маркус:
– Ну и дела!
У Джо отвисает челюсть.
Да и у Тоби тоже.
– Ни хрена ж себе! – высказывается ДагФред. С его лица не сползает обычное обалдело-счастливое выражение.
Вчетвером они похожи на выводок онемевших утят. Я не могу не думать о том, как возмутительно коротко мое платье, как сжимает оно мою грудную клетку, как растрепаны мои волосы, как алы мои губы. Мне хочется умереть. Хочется закрыться руками. Обещаю, что ни разу в жизни больше не буду разыгрывать из себя femme fatale, оставлю эту роль другим femmes. Я мечтаю сбежать, но в таком случае они будут таращиться на мою задницу в этом микроскопическом кусочке ткани, который притворяется платьем. Хотя подождите-ка… Я гляжу на их осоловелые лица. Сара что, была права? Может, это сработает? Неужели парни действительно такие примитивные существа?
– Ну ты и горячая штучка, Джон Леннон, – с энтузиазмом высказывается Маркус.
Джо злобно зыркает на него:
– Заткнись ты, Маркус.
К нему вернулись ярость и самообладание. Нет, Джо уж точно не примитивный. И я сразу понимаю, что это был ужасный, ужасный ход.
– Что с вами обоими не так? – говорит он мне и Тоби, возмущенно вскидывая руки, точь-в-точь как его отец.
Он протискивается мимо братьев и Тоби, спрыгивает с крыльца и подходит ко мне так близко, что я прямо-таки чую его бешенство.
– Ты что, не врубилась? Что ты вообще тут делаешь? Все кончено, Ленни, все кончено. – Прекрасные губы Джо, которые целовали меня и шептали нежности в мои волосы, искажаются от этих чудовищных слов. Земля уходит у меня из-под ног. Но ведь люди не теряют просто так сознание, правда? – Так вот, пусть до тебя наконец дойдет. Ты все испортила. Все.
Я в ужасе. Я убью Сару. И опять я поступила как последняя пони: знала же, что это не сработает. Что он не простит мою невероятную измену только потому, что я втиснулась в это до смешного крошечное платье. Как я могла так поступить?
И тут я понимаю. Конечно, я могу быть автором своей собственной истории, но ведь и другие – тоже авторы, и иногда истории просто не совпадают.
Джо делает шаг в сторону дома. И пусть на нас смотрят три пары глаз, пусть слушают три пары ушей. Он не может просто так уйти, не дав мне ничего сказать, не дав шанса объяснить, что случилось и что я чувствую. Я хватаю его за край футболки. Он резко поворачивается и, глядя мне в глаза, отталкивает мою руку. Не знаю, что он заметил такого в моем лице, но взгляд его вдруг смягчается.
Я стою и наблюдаю, как утихает ярость Джо. Теперь он кажется таким хрупким и обессиленным, как маленький отчаявшийся мальчик. Мое сердце болит от нежности. Я хочу дотронуться до его прекрасного лица. У него трясутся руки.
А я трясусь с головы до ног.
Он ждет, пока я заговорю. Но, наверное, мои слова убежали к какой-то другой девочке, потому что у себя я их не нахожу. Ничего у себя не нахожу.
– Мне так жаль, – только и говорю я.
– Мне плевать. – Голос его прерывается.
Он смотрит себе под ноги. Я тоже опускаю взгляд и вижу, как у него из джинсов торчат голые ступни. Такие длинные, тощие и с пальцами, как у обезьяны. Я раньше не видела его без ботинок и носков. Такие длинные пальцы – он мог бы играть ими на рояле.
– Твои ноги, – бессмысленно говорю я. – Я никогда раньше не видела твои ноги.
Эти идиотские слова повисают между нами, и я знаю, что на какую-то долю секунды ему хочется рассмеяться, протянуть руку и притянуть меня к себе, подразнить меня за то, что я сказала такую глупость, когда он готов меня убить. Я читаю его лицо, как раскрытую книгу. Но все это исчезает так же быстро, как и появилось, и остается только беспощадная боль в неподвижных глазах и серьезный, без намека на улыбку, изгиб рта. Он никогда не простит меня.